Европа и ислам  История непонимания - Франко Кардини

Эльзасец Николай Кребс, родившийся в 1401 году в городе Куза на Мозеле и потому известный под именем Николая Кузанского, разумеется, не питал расположения ни к туркам, ни к мусульманам вообще. В 1432 году, во время Базельского собора (а это была эпоха возрождения «мирских наук», humanae litterae, когда гуманисты путешествовали по монастырям Европы в поисках латинских и греческих рукописей), он случайно натолкнулся на латинский перевод Корана, выполненный Робертом Кеттонским — бесценный результат гигантской работы, проделанной в Толедо почти тремя веками ранее. Позже, будучи папским легатом в Константинополе (накануне его взятия турками), Николай Кузанский поручил монахам — доминиканцам и францисканцам — заняться новыми переводами священной книги.

Став в 1448 году кардиналом, а в 1450 — епископом Бриксена, Николай оставался вдохновенным проповедником и активным сторонником освободительного крестового похода с целью изгнания османов из Константинополя: неоднократно провозглашаемый, он так и не состоялся на деле. Параллельно с организацией военной кампании кардинал приложил много усилий для осуществления кампании идеологической. С его точки зрения, лучшим способом идейной борьбы и лучшей поддержкой для военной операции стало бы знакомство христиан с переводом Корана: это позволило бы им получить более ясное представление о том нагромождении абсурда и противоречий, которые (согласно общераспространенному в Европе и несправедливому мнению) были ему свойственны. Таким образом, изучение ислама в Европе не проходило под знаком культурного или религиозного интереса к этой религии, а было связано с сиюминутными оценками и идейной борьбой.

Преследуя свои цели, кардинал нуждался не столько в признанном ученом, сколько в человеке, который стоял бы выше любой возможной критики. Он нашел такого среди самых набожных людей своего времени. Речь идет о Денисе Ван Рейкеле, больше известном под именем Дионисия Картезианца (1402–1471), чьи видения, связанные с турецкой угрозой, говорили о настоящей одержимости. Именно ему мы обязаны появлением написанного в форме диалога трактата «Против Корана и магометанского учения» («Contra Alchoranum et sectam machometicam»), который в большей степени знакомит нас со свойственными XV веку предрассудками в отношении ислама, нежели позволяет всерьез проникнуть в суть мусульманской культуры. Хотя Дионисий и пользовался переводом Роберта Кеттонского, он, как верный сторонник спорного метода Рикольдо да Монтекроче, систематически замалчивал те отрывки из Корана, которые очевидным образом выдавали близость ислама к христианству.

Как бы то ни было, собранный таким образом материал послужил Николаю Кузанскому для создания еще одного трактата, «Просеивание Корана», адресованного — по замыслу автора — тем, кто пожелает заняться обращением мусульман в христианство. Кардинал посвятил его своему другу Пикколомини, ставшему тем временем Папой Пием II; тот воспользовался трактатом для создания уже известного нам загадочного документа — «Послания к Мехмеду».

Ислам и Реформация

Итак, турки по-прежнему представляли опасность. «Господи, скажи, не вторгнутся ли турки в Рим?» — эти слова, полные тревоги, произнес Дионисий Картезианец, испытывая одно из своих мистических видений. Несколькими годами позже один из персонажей комедии Макиавелли «Мандрагора» спрашивал: «Как ты думаешь, доберутся ли в этом году турки до Италии?». Два эти вопроса, заданные в различном тоне и при различных обстоятельствах, но выражавшие одну и ту же, широко распространенную, тревогу, отражают «Великий Страх», охватывавший Европу в середине XV — начале XVI века. Но в этих же вопросах содержится возможность преодоления страха, «приручения» его, лишения его магической силы. Действительно, в какой мере можно рассматривать турецкое наступление как признак конца времен? Какую роль оно играло в реализации божественного Откровения? Ответов можно получить много, ибо здесь мы имеем сложное взаимодействие политики, теологии, астрологии и пророческой активности.

В том же году, когда пал Константинополь, Николай Кузанский (в прошлом ярый поборник крестовых походов) написал одну из своих самых ярких книг — «О согласии веры» («De расе fidei»). В ней турки и прочие мусульмане, хотя и подстрекаемые Антихристом, изображаются язычниками, готовыми к обращению в истинную веру.

В пророчествах Джироламо Савонаролы турки не предстают отрицательными персонажами. Савонарола не проповедовал крестовых походов и не считал, что неверных следует карать: он считал, что в будущем их обращение в христианство совпадет с наказанием «ложных христиан». Он знал, что мусульмане почитают Христа как пророка и присоединялся к тем, кто считал, что среди турок процветает справедливость. Когда Анджело из Валломброзо, его постояный и настойчивый противник, предсказывал в будущем массовые убийства мусульман, Савонарола продолжал настаивать на их обращении. Для него это должно было стать знаком обновления церкви.

Что касается Папы Льва X, то он всегда остро чувствовал необходимость согласия в христианском мире как предварительного условия борьбы с мусульманами; и обратно, он считал, что следует не откладывать далее эту борьбу для восстановления единства между христианами. Эта тематика разрабатывалась в «Записке» («Libellus»), изданной в Риме в мае-августе 1513 года Паоло Джустиниани и Пьетро Квирини, монахами камальдульского ордена из монастыря Сан-Микеле на острове Мурано. Они представили Папе доводы в пользу того, что долгожданное обновление (reformatio) больше нельзя откладывать, ясно показав, что быстрое продвижение мусульман внутрь Европы за последние десятилетия есть следствие внутренних разногласий в христианском мире. В то время во всех дипломатических протоколах и официальных заявлениях христианских держав (особенно когда одни христиане объединялись против других, как Папа, германский император, Испания и Франция, объединившиеся против Венеции в декабре 1508 года), неизменно подчеркивалась необходимость остановить продвижение «свирепейших» (immanissimi), «грознейших» (truculentissimi) и «коварнейших» (perfidi) турок. Конечно, вполне возможно, что это просто был способ переложить на конкретного противника ответственность за собственные акты сотрудничества с турками, представляемые в таком случае как вынужденная необходимость.

Турки играли важную, хотя и двусмысленную, роль в самосознании христиан, если говорить о тревожном времени кануна Реформации. В конце концов, кого винить в успехах турок, как не самих христиан, движимых греховными страстями? Что навлекло на христианский мир гнев такой силы со стороны Господа — заблуждения еретиков или пороки церкви, недостатки верующих или безнравственность папской курии и прелатов? Следует ли неверных — без сомнения, ставших орудием этого гнева, — рассматривать как предвестников прихода Антихриста или как небесную кару? Необходимо ли, полезно ли и вообще — правомочно ли бороться с неверными?

В своей «Похвале глупости» Эразм Роттердамский любую войну, включая войну против неверных, поместил в разряд «глупости». В его «Жалобе мира» («Querela pacis»), изданной в 1517 году, когда еще оставалась надежда избежать прямого столкновения Франции и Габсбургов, Мир сокрушается по поводу несчастий, которые человек навлекает сам на себя по глупости: разве не постыдно, что христиане убивают друг друга и, тем не менее, с презрением называют турок «врагами Христа», словно они сами, христиане, ведут себя лучше турок? Говорят, что турки приносят жертвы дьяволу — а разве христианин, убивающий другого христианина, не делает то же самое? Турки, конечно, представляют собой угрозу, но это еще одно доказательство глупости христиан, которые воюют друг с другом, несмотря на опасность вокруг них, и при этом сами иногда заключают соглашения с теми же турками.

Эразм никогда не высказывался категорически против крестовых походов, рассматривая их как меньшее зло по сравнению с войной между христианами: последняя заслуживает особо сильного порицания, так как воюющие напрямую помогают туркам. В послании из Базеля, написанном Паулю Вольцу 18 августа 1518 года, использованном в качестве вступления к базельскому изданию «Наставления христианского воина» («Enchiridion militis Christiani»), Эразм утверждал, что единственное убедительное условие для мира — это мир: бессмысленно готовить мир, продолжая войну. Говоря о провозглашении римским Папой в 1517 году нового крестового похода, Эразм в письмах, написанных в последующие несколько лет, возвращался к мысли о том, что единственный способ одержать верх над турками — как можно более точно следовать учению Христа. С особой силой Эразм заклеймил тщетность войны против мусульман в своих «Адагиях» («Война сладка тому, кто ее не изведал» — «Dulce bellum inexpertis»), именно потому, что здесь подобная война частично оправдывается. И все же, отмечал Эразм, дела христиан плохи, если успех их дела зависит от подготовки к войне с неверными. Туркам следует продемонстрировать христианские добродетели, а не вооружение христиан. Насилие со стороны других никогда не следует использовать для оправдания своего собственного. Христиане должны защищаться от мусульман, если те нападут, но при этом неуклонно следовать принципам своей веры. Даже во время войны христианские ценности должны стоять на первом месте.